Дунай
 В стольном городе во Киеве У ласкова князя у Владимира Было пированьице, почестей пир На многих князей, на бояр,Владимир-князь На могучиих на богатырей, На всех купцов на торговыих, На всех мужиков деревенскиих. Красное солнышко на вечере, Почестей пир идет на веселе. Испроговорит Владимир стольно-киевский: «Ай вы все князи-бояра, Все могучие богатыри, Все купцы торговые, Все мужики деревенские! Все на пиру поженены, Один я князь не женатый есть. Знаете ль вы про меня княгиню супротивную, Чтобы ростом была высокая, Станом она становитая, И на лицо она красовитая, Походка у ней часта и речь баска, Было бы мне князю с кем жить да быть, Дума думати, долгие веки коротати, И всем вам князьям, всем боярам, Всем могучиим богатырям, Всем купцам торговыим, Всем мужикам деревенскиим, А всему красному городу Киеву. Было бы кому поклонятися?» Все на пиру призамолкнули, И ни от кого на то ответа нет. Один удалый добрый молодец, Из по имени Дунаюшка Иванович, Выходил з-за столика дубового, Очень он пьян — не шатается, Говорит речи — не смешается, Бьет челом, поклоняется: «Князь Владимир стольно-киевский! Я знаю, про то ведаю Про тебя княгиню супротивную: Во той во земле в хороброй Литве, У того королевского величества Есть две дочери великие, Обе дочери на выдаваньи: Большая дочь Настасья королевична, Тая дочь все полякует; А меньшая дочь все при доме живет, Тая есть Опракса королевична: Она ростом высокая, Станом она становитая, И лицом она красовитая, Походка у ней часта и речь баска; Будет тебе князю с кем жить да быть, Дума думати, долгие веки коротати, И всем князьям и всем боярам, Всем могучиим богатырям, Всем купцам торговыим, Всем мужикам деревенскиим, И всему красному городу Киеву Будет кому поклонятися». Этые речи слюбилися; Скажет князь Владимир стольно-киевский: «Ай же ты, Дунаюшка Иванович! Возьми ты у меня силы сорок тысячей, Возьми казны десять тысячей И поезжай во тую землю в хоробру Литву И добрым словом посватайся: Буде в честь не дают, так ты силой возьми А только привези Опраксу королевичну». Проговорит Дунаюшка Иванович: «Солнышко ты, Владимир стольно-киевский! Не надо-ка-ва силы сорок тысячей, Не надо казны десять тысячей, Дай-ка ты мне любимого товарища, Любимого товарища, Добрыню Никитича». Испроговорит князь Владимир стольно-киевский: «Ай же ты, Добрынюшка Никитинич! Пожалуй ты к Дунаюшке в товарищи». Скоро Добрынюшка понакнулся, И скоро они выедут со города со Киева, Скоро садились на добрых коней; Видели добрых молодцев сядучись, Не видели добрых молодцев едучись; Будто ясные соколы попурхнули, Так добрые молодцы повыехали И скоро будут во той земле, в хороброй Литве, У того королевского величества, На тот двор на королевскиий, Противу самыих окошечек, И скоро сходили со добрых коней. Проговорит Дунаюшка Иванович: «Ай же ты, Добрынюшка Никитинич! Стой ты у коней, коней паси, А поглядывай на рынду королевскую, На палату княженецкую; Каково мне-ка будет, так тебя позову, А каково бы время, так приуехать бы». А приходит к королевскому величеству, Знает он порядню королевскую: Не надо креститься, молитвиться, Бьет челом, поклоняется: «Здравствуй, батюшка король хороброй Литвы!» А оглянется король хороброй Литвы: «Прежняя ты слуга, слуга верная! Жил ты у меня три году, Первый год жил ты во конюхах, А другой год жил ты во чашниках, А третий год жил ты во стольниках, Верой служил, верой-правдою: За твои услуги молодецкие Посажу тебя за больший стол, За больший стол, во большо место; Ешь, молодец, досыта, И пей, молодец, долюби». И посадил его за больший стол, во больше место, Стал его король выспрашивать: «Скажи, скажи, Дунай, не утай собою, Куды ты поехал, куды путь держишь? Нас ли посмотреть, али себя показать, А у нас ли пожить, а еще послужить?» — «Батюшка король хороброй Литвы! А поехал я за добрым делом, Засвататься на твоей дочери на Опраксин». Этые речи ему не слюбилися: «Ай же ты, Дунай сын Иванович! Не за свое дело взялся — за бездельице: Меньшую дочь ты просватывашь, А большую дочь чем засадил? Ай же вы, татаровья могучие! Возьмите Дуная за белы руки, А сведите Дуная во глубок погреб. Заприте решетками железными, Задвиньте досками дубовыми, И засыпьте песками рудожелтыми; Пусть-ка Дунай во Литве погостит, Во Литве погостит, в погребу посидит, А может, Дунай догадается». Выставал Дунай на резвы ноги И здымал рученьки выше своей буйной головы, И опирается на рученьки о дубовый стол: Столы дубовые раскряталися, Питья на столах проливалися, Вся посуда рассыпалася, Все татаровья испужалися. Скоро прибежали слуги верные Со того двора с королевского: «Ай же ты, батюшка король хороброй Литвы! Ешь ты, пьешь, утешаешься, Над собой невзгодушки не ведаешь: На дворе детина не знай-собой, Во левой руке два повода добрых коней, А во правой руке дубина сарацинская, Как быв ясный сокол попурхивает, Так тот добрый молодец поскакивает, На все стороны дубиною размахивает, И убил татар до единого, Не оставит-то татар на семена». Тут король догадается, Проговорит король хороброй Литвы: «Ай же, Дунаюшка Иванович! Напомни ты старую хлеб да соль, Оставь татар хоть на семена! Отдам свою дочь королевичну За вашего князя за Владимира». Скоро они садились на добрых коней, Скоро поехали с того двора королевского С молодой Опраксой королевичной. И во тые пути во дороженьки Сустигала их ночка темная; Раздернули палатку полотняную, И тут добры молодцы и спать легли; Во ноженьки поставили добрых коней, А во головы востры копья, А по правую руку сабли вострые, А по левую кинжалища булатные, И спят добры молодцы, высыпаются, Темную ночь коротаючись; Ничего добры молодцы не видели, Хоть не видели они, только слышали, Как ехал татарин на чисто поле. Повставали поутру ранешенько А выходили на путь на дороженьку: Едет татарин в погону вслед, Добрый конь в дорожку до щеточки прогрязывал, Камешки с дорожки вывертывал, За два выстрела камешки выметывал. Поехал Добрынюшка Никитинич С Опраксой королевичной ко городу ко Киеву. Поехал Дунаюшка Иванович, По этой по лошадиной по ископыти За тым татарином в погону вслед. Где было татарина так доезжать, Где было татарина копьем торыкать, Так с татарином промолвился: «Стой ты, татарин, во чистом поле, Рыкни, татарин, по-звериному, Свистни, татарин, по-змеиному!» Рыкнул татарин по-звериному, Свистнул татарин по-змеиному: Темные леса распадались, В чистом поле камешки раскатывались, Травонька в чистом поле повянула, Цветочки на землю повысыпали, Упал Дунаюшка с добра коня, Скоро Дунаюшка ставал на резвы ноги И сшиб татарина с добра коня: «Скажи ты, татарин, не утай собою: Чьего ты, татарин, роду, чьего племени?» Говорил татарин таковы слова: «Ай же, Дунай, сын Иванович! Как быв был я на твоих грудях, Не спрашивал ни родины, ни дедины. А пластал бы твои груди белые». Садился Дунаюшка на белы груди, Как раскинул плащи татарские, Хочет пластать груди белые, А видит по перькам, что женский пол. У его сердечушко ужахнулось, А рука в плече застоялася. «Что же ты, Дунаюшка, не опознал? А мы в одной дороженьке не езживали, В одной беседушке не сиживали, С одной чарочки не кушивали? А ты жил у нас ровно три году: Первый год жил ты во конюхах, А другой год ты жил во чашниках, А третий год жил во стольниках». — «Ай же ты, Настасья королевична! Поедем мы скоро ко городу ко Киеву, И примем мы чудны кресты, золоты венцы». Приехали ко городу ко Киеву Ко той ко церкви соборныя. Меньша сестрица венчается, Больша сестрица к венцу пришла. Пир у них пошел ровно по три дня; На пиру Дунаюшка расхвастался: «Во всем городе во Киеве Нет такого молодца на Дуная Ивановича: Сам себя женил, а друга подарил». Ответ держит Настасья королевична; «Ай же ты, Дунай Иванович! Не пустым ли ты, Дунаюшка, расхвастался? А и недолго я в городе побыла, А много в городе признала: Нет такого молодца на щепленьице, На щепленьице — Добрынй Никитича, А нет на смелость Алеши Поповича, А на выстрел нет Настасьи королевичны; А стреляла я стрелочку каленую, Попадала стрелкой в ножечной острей, Рассекала стрелочку на две половиночки, — Обе половинки равны пришли. На взгляд ровнаки и весом равны». И тут Дунаюшке ко стыду пришло, Скажет Дунаюшка Иванович: «Ай же ты, Настасья королевична! Поедем, Настасьюшка, в чисто поле, Стрелять стрелочки каленые». И выехали во чисто поле. И стреляла она стрелочку каленую И попадала стрелкой в ножечной острей. Рассекала стрелочку на две половиночки: Обе половинки равны пришли, На взгляд ровнаки и весом равны. И стрелил Дунаюшка Иванович: Так раз стрелил — перестрелил, Другой раз стрелил — не дострелил, И третий раз стрелил — попасть не мог. Тут рассердился Дунаюшка Иванович, Наставил стрелочку каленую Во Настасьины белы груди. Тут Настасья ему молилася: «Ай же ты, Дунаюшка Иванович! Лучше ты мне-ка-ва пригрози три грозы, А не стреляй стрелочку калену; Первую грозу мне-ка пригрози: Возьми ты плеточку шелковую, Омочи плетку в горячу смолу И бей меня по нагу телу; И другую грозу мне-ка пригрози: Возьми меня за волосы за женские, Привяжи ко стремени седельному И гоняй коня по чисту полю; И третью грозу мне-ка пригрози: Веди меня во улицу крестовую И копай по перьки во сыру землю, И бей меня клиньями дубовыми, И засыпь песками рудожелтыми, Голодом мори, овсом корми; А держи меня ровно три месяца, А дай мне-ка черево повыносити, Дай мне младенца поотродити, Свои хоть семена на свет спустить. У меня во череве младенец есть — Такого младенца во граде нет: По колен ножки-то в серебре, По локоть руки-то в золоте, По косицам частые звездочки, А в теми печет красно солнышко!» На эти он речи не взираючись, И спущает стрелочку каленую Во Настасьины белы груди; Пала Настасья на головушку; Пластал он ей груди белы, Вынимал сердце со печенью; У нее во череве младенец есть — Такого младенца во граде нет: По колен ножки-то в серебре, По локоть руки-то в золоте, По косицам частые звездочки, А в теми печет красно солнышко. Тут сам он на свои руки посегнулся. Где пала Дунаева головушка, Протекала речка Дунай-река, А где пала Настасьина головушка, — Протекала речка Настасья-река. Источник: https://soika.ucoz.net/dok/bylinnye bogatyri rusi velikoi / rus samobjitnaja/ | |
|
| |
| Просмотров: 105 | | |
| Всего комментариев: 0 | |
|
| |