Васька-пьяница и Кудреванко-царь
 А й дак шли где туры подле синё морё, А й дак поплыли туры да за синё морё, Выплывали туры да на Буян-остров, И да пошли по Буяну да славну острову. А й да навстречу турица им златорогая, А златорогая турица, да однорогая, И дак та же турица им родна матушка: «Уж вы здравствуйте, туры да златорогие, А златорогие туры, да ёднорогие! Уж вы где же были да чего слышали?» — «Уж ты здравствуй, маменька наша родимая! А й уж мы были во городе во Шахове, А восударыня, мы были во Ляхове; А й дак ночью мы шли да чистым полём, А уж мы днем же ведь шли подле синё морё. И да случилося идти да мимо крашен Киев-град, А й мимо ту же нонь церковь Воскресенскую,— А выходила тут девица да из божьей церкви, А й выносила ле книгу да на буйной главы, Забродила в Неву-реку по поясу, Она клала ле книгу на сер горюч камень, А ёна клала, читала да слезно плакала, Слезно плакала девица, да сама вон пошла». — «А й уж вы глупые туры мои, неразумные! А й не девица выходила, как Богородица, Она книгу выносила да на буйной главы, Она книгу выносила да всё Евангельё, А забродила в Неву-реку по поясу, Она клала, читала да слезно плакала: Она чуёт над Киевом незгодушку, А великую незгодушку, немалую». Поднимается на Киев да Кудреванко-царь Да с любимым-то зятёлком со Артаком И да с постыглыим сыном да всё со Коньшиком. Да у Артака силушки сорок тысячей, И да у Коньшичка силушки сорок тысячей, У самого Кудреванка да числа-смету нет. Обошли-обостали да крашен Киев-град,— А уж как буди сузёмочек лесу темного; И да покрыло луну да солнца красного От того же й от пару да лошадиного, От того же й от духу да от татарского. А да на утрянной было да ранной зорюшке, И на восходе-то было да красного солнышка А-й выходил Кудреванко да из бела шатра, Да крычал Кудреванко да своим голосом: «Уж вы ой еси, пановья мои, улановья, Уж вы сильние могучие богатыри, Уж вы все же поленицы да приудалые! Еще кто же из вас ездит да в крашен Киев-град, Отвезет ёрлоки да скорописчаты А-й ко тому же ко князю да ко Владимиру?» А выходило Издолищо проклятоё, Уж как брало ёрлоки да во белы руки, Да уздало-седлало да "коня доброго. Только видели — Издолищо в стремена ступил, А не видели — Издолищо на коня скочил, А не видели поездки да молодецкое. Да поехало Издолищо прямо в Киев-град, А не путем оно ехало, не дорогою, И не дорогою ехало, не воротами,— Да скакало через стены да городовые, А через те же нонь башонки трехугольние. А й да приехало Издолищо ко красну крыльцу, Да соскакивал Издолищо со добра коня, А й да оставило коня да непривязанна, А й непривязанна коня, да неприказанна,— Да скорешенько Издолищо на крыльцо бежит, А й да не спрашиват у ворот он приворотничков, А й да не спрашиват у дверей ён ни придверничков, А й тут бежит тут Издолищо прямо в грынюшку А ко тому же ко князю да ко Владимиру, Да бросало ёрлоки да на дубовой стол, Да бросал он ёрлоки, да сам ле вон пошел. А да к брал ёрлоки да во белы руки, Дак брал тут Владимир да распечатывал, А распечатывал ле он да головой качал. А собирал тут Владимир ле да почесьён пир А й да про тех же князей, многих богатырей, А й да про тех же полениц да приудалые, Да про тех же купцей многих торговые. Дак все на пиру да напивалися, А й дак все на честном да наедалися, А й дак все же сидят да пьяны-весёлы, А й дак все же сидят да ёни хвастают: Уж как сильнёй-от хвастат да своей силою, Да богатой-от хвастат да золотой казной, Уж как умной-от хвастат да родной матерью, А безумной-от хвастат да молодой жоной. Дак стал князь по грынюшке похаживать, А й дак стал из речей да выговаривать: «Уж вы ой еси, пановья мои, улановья, Уж вы сильние-могучие богатыри, Уж вы все же поленицы да приудалые, Уж вы все же купцы многоторговые! Еще кто же из вас ездит да во чисто полё? Поднимается на нас да Кудреванко-царь Да с любимым-то зятёлком со Артаком, И да с постыглыим сыном да всё со Коньшиком. Да у Артака силушки сорок тысячей, Да у Коньшичка силушки сорок тысячей, У самого Кудреванка да числа-смету нет. Обошли-обостали да крашен Киев-град. Да не можот ле кто съездить да во чисто полё А пересметить-де силушку неверную, А привезти пересмету да в крашен Киев-град?» Уж меньший хоронится за среднёго, Уж как средний хоронится за меньшого, А от меньшого до большого ответу нет. Дак спрашивал Владимир да во второй након Дак спрашивал Владимир да во третей након. Из-за тех же из столов да белодубовых, Из-за тех же из-за скатертей берчатые, Из-за тех же из-за еств да и сахарные Выставал тут удалой да на резвы ноги, Уж как на имя Добрынюшка Никитич млад, Говорил тут Добрыня да таково слово: «Уж ты ой еси, Владимир да красно солнышко! Ты позволь-ка, князь Владимир, да мне слово сказать, А не дозволь-ка, князь Владимир, да скоро сказнить Да сказнить-то меня, да бити, вешати». А-й говорил тут Владимир да таково слово: «А-й говори-ткося, Добрынюшка, що надобно». Говорил тут Добрыня да таковы речи: «Уж ты ой еси, Владимир да стольне-киевской! Уж есть ли ле у нас да Васька Пьяница, А-й да не мржот ле он съездить на чисто поле А пересметить-де силушку неверную, А привезти пересмету да в крашен Киев-град?» А скорешенько Владимир да тут сряжается А скоре того Владимир да одевается. Уж взял он Добрынюшку Никитича, Да пошли-де с Добрынюшкой вдоль по городу, Да к тому же к чумаку да ко кабатчику. Да приходят они да на царев кабак, Да заходят они да на царев кабак, А говорил тут Владимир да таково слово: «Уж ты ой еси, чумак да ты сидельщичок! Уж нет ле у тя Васьки да горькой пьяницы?» — «А да лёжит на печке Васька на муравленой». А подходил он ко печке да ко муравленой, А-й говорил тут Владимир да таково слово: «Уж ты стань-восстань, Василий да горька пьяница». Говорил тут Васильюшко таково слово: «Не могу где стать да головы поднять,— Да болит-то у мня да буйна голова, Да шипит-то у меня да ретиво сердцо, И дак нечем Василью мне оправиться, Дак нечем Василью мне опохмелиться». А приказал тут налить да чару зелена вина, А не велику, не малу — да полтора ведра, А подавал он на печку на муравлену. А принимал тут Василий да единой рукой, А выпивал тут Василий да к едину духу, Да повалился на печку да на муравлену: «А й не могу где я стать да головы поднять, Да не несут-то меня да ножки резвые». Наливал тут Владимир да во второй након, Подавал он на печку да на муравлену. Принимал тут Василий да единой рукой, Выпивал тут Василий да к едину духу. А й наливал тут Владимир да во третей након. Выпивал тут Василий да к едину духу, А соскакивал со печки да со муравленой: «Уж я был же старик да девяноста лет, Я тепере молодец да двадцати годов». Говорил тут Владимир да таково слово: «Уж ты ой еси, Василий да горька пьяница! Ты не можошь ле съездить да во чисто поле? Поднимается на нас да Кудреванко-царь Да с любымые зятёлком со Артаком, Да с постыглые сыном да всё со Коньшиком. И да у Артака силушки сорок тысячей, И да у Коньшичка силушки сорок тысячей, У самого Кудреванка да числа-смету нет. Да не можошь ли ты съездить да во чисто поле А й пересметить-де силушку неверную, А й привести пересмету да в крашен Киев-град?» А й говорил тут Василий да таково слово: «Уж нечем ле ехать да во чисто полё,— Уж вся же у меня сбруюшка та пропита, Уж как все же доспехи да призаложоны, Дак с тем же удалым да добрым конечком, Да не в многи, не в мали — да в сорок тысячах». А приказал ле отдать да всё безденёжно Да тому же чумаку да всё сиделыцичку. Да пошли-то с Васильём да вдоль по городу, А заходили с Васильём да на высок балхон, Да смотрели с Васильём да во чисто полё, Да на ту же на силушку неверную: Обошли-обостали да крашен Киев-град, Да раздернуты шатры да черна бархата, А да замечали шатер да Кудреванков ле. Уж брал ле Василий да всё ле тугой лук, Да натегивал тетивочку шолковую, Уж клал он стрелочку калёную, Уж клал ле он стрелочку, приговаривал: «Ты пади-ткося, стрелочка, не на воду, Да не на воду, стрелочка, не на землю, Да лети-тко ты, стрелочка, по поднебесью, Да пади-тко ты, стрелочка, во белы груди Да к тому же царю да Кудреванку ле». Полетела тут стрелочка по поднебесью, Дак пала ле стрелочка во белы груди Ко тому же царю да Кудреванку ле, А да застрелила царя да Кудреванка ле. Дак вся же тут силушка присмешалася,— Да не стало ле у их да управителя. Дак брал он Добрынюшку Никитича, Дак брал он в помощнички Поповича, Да поехали удалы да по чисту полю Да во ту же нонь силушку прямо неверную. И да заехали во силушку неверную, Дак вперед они едут — дак валят улицей, Уж как о́ни повернут — валят переулками, Да прибили-притоптали да всю ведь силушку. А дак тут вся же силушка размешалася, По чисту ле нонь полю да разбежалася. Да на конях богатыри да приразъехались, Да поехали удалы да в обратной путь, Повезли пересмету да в крашен Киев-град, А й к тому же ко князю да ко Владимиру. Говорил тут Владимир да таково слово: «Уж ты ой еси, Василий да горька пьяница! Да теперича, Василий да горька пьяница, Да не заперта тебе да золота казна, Да бери-тко, тебе да что ле надобно». Говорил тут Василий да таково слово: «Уж ты ой еси, Владимир да красно солнышко! Да не надо ле мне да золота казна, А лучше дай же мне пить вина безденёжно». Говорил тут Владимир да таково слово: «Уж пей-ка, Василий, да сколько надобно, Да не запёрт ле тебе будет царев кабак». Вавила и скоморохи Источник: https://www soika.pro/dok/bylinnye bogatyri rusi velikoi/rus samobjitnaja/ | |
|
| |
| Просмотров: 18 | | |
| Всего комментариев: 0 | |
|
| |
