Василий Игнатьевич Батыга
 Как из да́леча было из чиста поля, Из-под белые березки кудреватыи, Из-под того ли с-под кустичка ракитова А й выходила-то турица златорогая, И выходила-то турица со турятами, А й расходилися туры да во чистом поле, Во чистом поле туры да со турицою. А й лучилося турам да мимо Киев-град идти, А й видли над Киевом чудны́м-чудно, Видли над Киевом дивны́м-дивно: По той по стены по городовыи Ходит девица душа красная, А на руках носит книгу Леванидову, А не тольки читае, да вдвои́ плаче. А тому чуду туры удивилися, В чистое поле возвратилися, Сошлися со турицей, поздоровкалися: «А ты здравствуешь, турица наша матушка!» — «Ай здравствуйте, туры да малы детушки! А где вы, туры, были, что вы видели?» — «Ай же ты турица наша матушка! А й были мы, туры, да во чистом поле, А лучилося нам, турам, да мимо Киев-град идти, А й видели над Киевом чудным-чудно, А й видели над Киевом дивным-дивно: А по той стены по городовыи Ходит-то девица душа красная, А на руках носит книгу Леванидову, А не столько читает, да вдвои́ плаче». Говорит-то ведь турица родна матушка: «Ай же вы туры да малы детушки! А й не девица плачет, да стена плаче, А й стена та плаче городовая, А она ведает незгодушку над Киевом, А й она ведает незгодушку великую». А из-под той ли страны да с-под восточныя А наезжал ли Батыга сын Сергеевич, А он с сыном со Батыгой со Батыговичем, А он с зятем Тараканчиком Корабликовым, А он со черным дьячком да со выдумщичком. А й у Батыги-то силы сорок тысячей, А у сына у Батыгина силы сорок тысячей, А у зятя Тараканчика силы сорок тысячей, А у черного дьячка, дьячка-выдумщичка, А той ли, той да силы счету нет, А той ли, той да силы да ведь смету нет: Соколу будет лететь да на меженный долгий день, А малою-то птичике не о́блететь. Становилась тая сила во чистом поле. А по греху ли то тогда да учинилося — А й богатырей во Киеве не лучилося: Святополк-богатырь на Святыих на горах, А й молодой Добрыня во чистом поле, А Алешка Попович в богомольной стороны, А Самсон да Илья у синя́ моря. А лучилося во Киеве голь кабацкая, А по имени Василий сын Игнатьёвич. А двенадцать годов по кабакам он гулял, Пропил, промотал всё житье-бытье свое, А й пропил Василий коня доброго, А с той ли-то уздицей тесмяною, С тем седлом да со черкальскиим, А триста он стрелочек в залог отдал. А с похмелья у Василья головка болит, С перепою у Василья ретиво сердцо́ щемит, И нечем у Василья опохмелиться. А й берет-то Василий да свой тугой лук, Этот тугой лук Васильюшко разрывчатой, Налагает ведь он стрелочку каленую, А й выходит-то Василий вон из Киева, А стрелил-то Василий да по тем шатрам, А й по тем шатрам Василий по полотняным. А й убил-то Василий три головушки, Три головушки Василий, три хорошеньких: А убил сына Батыгу Батыговича, И убил зятя Тараканчика Корабликова, А убил черного дьячка, дьячка-выдумщичка. И это скоро-то Василий поворот держал А й во стольнёй во славной во Киев-град. А это тут Батыга сын Сергиевич, А посылает-то Батыга да скоры́х послов, Скорых послов Батыга виноватого искать. А й приходили-то солдаты каравульние, Находили-то Василья в кабаки́ на печи, Проводили-то Василья ко Батыги налицо. А й Василий от Батыги извиняется, Низко Василий поклоняется: «Ай прости меня, Батыга, Во такой большой вины. А убил я три головки хорошеньких, Хорошеньких головки, что ни лучшеньких: Убил сына Батыгу Батыговича, Убил зятя Тараканчика Корабликова, Убил черного дьячка, дьячка-выдумщичка. А со похмелья у меня теперь головка болит, А с перепою у меня да ретиво сердцо́ щемит. А опохмель-ка меня да чарой винною, А выкупи-ка мне да коня доброго, С той ли-то уздицей тесмяною, А с тем седлом да со черкальскиим, А триста еще стрелочек каленыих. Еще дай-ка мне-ка силы сорок тысячей, Пособлю взять-пленить да теперь Киев-град. А знаю я воротца незаперты, А незаперты воротца, незаложенные А во славный во стольнёй во Киев-град». А на ты лясы́ Батыга приукинулся, А выкупил ему да коня доброго, А с той ли-то уздицей тесмяною, А с тем седлом да со черкальскиим, А триста-то стрелочек каленыих. А наливает ему чару зелена вина, А наливает-то другую пива пьяного, А наливает-то он третью меду сладкого, А слил-то эти чары в едино́ место, — Стала мерой эта чара полтора ведра, Стала весом эта чара полтора пуда. А принимал Василий едино́ю рукой, Выпивает-то Василий на единый дух, А крутешенько Василий поворачивался, Веселешенько Василий поговариваё: «Я могу теперь, Батыга, да добрым конем владать, Я могу теперь, Батыга, во чистом поле́ гулять, Я могу теперь, Батыга, вострой сабелкой махать» И дал ему силы сорок тысящей. А выезжал Василий во чисто полё, А за ты эты за лесушки за те́мные, А за ты эты за горы за высокие, И это начал он по силушке поезживати, И это начал ведь он силушки порубливати, И он прибил, прирубил до единой головы. Скоро тут Василий поворот держал, А приезжает тут Василий ко Батыги налицо, А й с добра коня Васильюшка спущается, А низко Василий поклоняется, Сам же он Батыге извиняется: «Ай прости-ка ты, Батыга, Во такой большой вины. Потерял я ведь силы сорок тысящей. А со похмелья у меня теперь головка болит, С перепою у меня да ретиво сердцо щемит, Помутились у меня да очи ясные, А подрожало у меня да ретиво сердцо. А опохмель-ка ты меня да чарой винною, А дай-ка ты силы сорок тысящей, Пособлю взять-пленить да я Киев-град». А на ты лясы Батыга приукинулся, Наливает ведь он чару зелена вина, Наливает он другую пива пьяного, Наливает ведь он третью меду сладкого, Слил эты чары в едино место, — Стала мерой эта чара полтора ведра, Стала весом эта чара полтора пуда. А принимал Василий единою рукой, А выпивал Василий на единый дух, А й крутешенько Василий поворачивался, Веселешенько Василий поговаривае: «Ай же ты Батыга сын Сергиевич! Я могу теперь, Батыга, да добрым конем владать, Я могу теперь, Батыга, во чистом поле гулять, Я могу теперь, Батыга, вострой сабелькой махать». А дал ему силы сорок тысящей. А садился Василий на добра коня, А выезжал Василий во чисто полё, А за ты эты за лесушки за темные, А за ты эты за горы за высокие, И это начал он по силушке поезживати, И это начал ведь он силушки порубливати, И он прибил, прирубил до единой головы. А разгорелось у Василья ретиво сердцо, А й размахалась у Василья ручка правая, А й приезжает-то Василий ко Батыги налицо, И это начал он по силушке поезживати, И это начал ведь он силушки порубливати, А он прибил, прирубил до единой головы. А й тот ли Батыга на уход пошел, А й бежит-то Батыга, запинается, Запинается Батыга, заклинается: «Не дай боже, не дай бог, да не дай детя́м моим, Не дай детям моим да моим внучатам А во Киеве бывать да ведь Киева видать!» Ай чистые поля были ко О́пскову, А широки раздольица ко Киеву, А высокие ты горы Сорочинские, А церковно то строенье в каменной Москвы, Колокольнёй-от звон да в Нове-городе, А й тертые колачики Валдайские, А й щапливы щеголиви в Ярославе-городе, А дешёвы поцелуи в Белозерской стороне, А сладки напитки во Питере, А мхи ты, болота ко синю́ морю, А щельё, каменьё ко сиверику, А широки подолы пудожаночки, А й дублёны сарафаны по Онеги по реки, Толстобрюхие бабенки лёшмозёрочки, А й пучеглазые бабенки пошозёрочки. А Дунай, Дунай, Дунай, Да боле петь вперед не знай. Василий Буслаев (бой с новгородцами) Источник: https://www soika.pro/dok/bylinnye bogatyri rusi velikoi/rus samobjitnaja/ | |
|
| |
| Просмотров: 6 | | |
| Всего комментариев: 0 | |
|
| |
