Встретил стар Илья, Илья Муромец,
Встретил стар Илья да Сокольника.
Ведь Сокольник-то стал разъезживать –
Над старым-то он потешается,
По-татарски всё забавляется:
“Старый ты Илья, да седатый пёс,
В келье те сидеть при дороженьке,
А не дело те – дело ратное.
Еду ведь я нонь в стольный Киев-град.
Князя там в котле я живым сварю,
А княгиню-то за себя возьму,
Церкви ваши я да на дым спущу,
Больши книги все да во грязь стопчу,
А иконы ведь – на поплав воды”.
Отвечал Илья, Илья Муромец:
”Знать бы надо мне от нахвальщика:
Где украл-хватил шубу соболя,
Сапожонки-то тот зелён сафьян,
Где угнал-хватил ты добра коня.
Ты, наездничек, похваляешься
Повладети ведь стольным Киевом,
А на то ведь мне свой упор держать,
Свой упор держать, ведь ответа дать”.
Потешается тут наездничек:
“Не богатырь ты, Илья Муромец, -
Ты ворона-то пустопёрая
Да сорока ты  подзагубиста.
Мне таких, как ты, надо тридцать-то.
Ведь бузыга ты да седатый пёс”.
Во старом кипит кровь горячая,
Расходилися могуча плеча.
Тронул он коня, да добра коня.
Да бежит тот конь – мать-земля дрожит.
Не две тучи враз сокоталися -
Два богатыря тут съезжалися;
Остры копейки изломалися,
Тяжки палицы рассыпалися,
А мечи-то их – исщербалися.
Соскочили ведь два богатыря,
Соскочили-то со добрых коней
Да схватилися плотным боем тут,
Плотным боем тут – рукопашныим, -
А от крика их лесы ломятся.
По злосчастьицу Ильи Муромца
Нога правая приокользела;
А как падал стар на сыру землю –
Тут Сокольник сплыл на белы груди.
Он не спрашивал роду-племени,
Из нагалища вынимал он нож –
Да Илье пороть груди белые,
Груди белые, ретиво сердцо.
Стар казак-то тут да возмолился:
“Уж ты Спас, Спас, Спас многомилостив,
Пресвята ты мать Богородица,
Как стоял-то я всё за веру-то,
Всё за веру-то христианскую,
Я за церкви-то, церкви божии,
За честные ведь за монастыри”.
Илье Муромцу силы прибыло,
Силы прибыло вдвое прежнего –
На груди белы сплыл наезднику,
Сплыл он сам старой Илья Муромец.
Вынимал старой свой чинжальный нож,
Вынимал старой – призадумался:
“Уж ты гой еси, добрый молодец,
Ты коей земли да и города,
Коего ты есть отца-матери?”
Отвечал ему добрый молодец:
“У тебя как был на белых грудях,
Я не спрашивал роду-племени, -
Я б твои порол да белы груди,
Да смотрел бы я ретиво сердцо.
А от моря я да от синего,
Да от камешка того – латыря,
Я от бабы есть Златогорки ведь,
Что удалой той полянице же.
Уж как был я есть добрый молодец
Ещё сын я ей да Сокольничек.
Говорила ж мне родна матушка:
“Встретит стар казак – низко кланяйся”.
Тут сказал ему Илья Муромец:
”Ах ты чадо ведь, чадо малое,
Ты дитё моё неразумное, -
Ты ведь мной, дитя, понастроено;
Не силён ты сам – мной заведано.
Дай-ко мне теперь слово крепкое:
Не владеть вопредь стольным Киевом
Да не быть отцу поединщиком, -
А как нет – ссеку твою голову”.
Дал Сокольник тут слово крепкое:
Не владеть вопредь стольным Киевом
Да не быть отцу поединщиком.
Становил Илья на резвы ноги,
На резвы ноги сына милого
Да целует-то в уста сахарны,
Да ведёт его в тонкий бел шатёр,
В тонкий бел шатёр во полотняный.
Пировали ведь, веселилися,
Приумаялись, привалилися.
Ведь прилёг-то тут Илья Муромец,
А Сокольник-то думу думает:
“Спишь ты, стар, да спишь – ухмыляешься,
А тобой ведь я да унижен есть.
Погоди-тко ты, да седатый пёс, -
Я расправу дам тебе вечную”.
Он ножом черкнул во белы груди,
Ведь отцу черкнул он чинжалищем –
Да черкнул ведь он во святой-то крест.
Да Илья-то тут просыпается,
За белы руки он хватается:
“Ты скажи-ка мне, злой наездничек:
Ты зачем хотел убить старова?”
Отвечал ему злой наездничек:
”Ведь тобою я да унижен есть,
Потому я тут со чинжалищем.
Да и мать свою копейком сколол”.
Вышибал Илья вдруг Сокольника,
Что повыше-то, выше дерева,
Что пониже-то, ниже облака.
Пал же наземь он ведь Сокольничек –
Тут Сокольнику и кончинушка.
                                                                                       Застава Богатырская