Язычество восточных славян накануне крещения Руси ( 3)
 В период средневековья и позднее у ингушских женщин бытовал особый головной убор, называвшийся кур-харс (зафиксирован также вариант названия в форме кур-хорс). Ю. Клапрот в начале XIX в. дал следующее его описание: «Женщины... носят возвышение на темени, которое похоже на рог серны, но изгиб которого направлен вперед. Этот рог обычно делают из бересты; он пустой изнутри, обёрнут платком или шелковой материей... Основание образует небольшой венок, широтою в несколько пальцев, который приложен к темени и украшен кораллами...» . Многочисленны находки кур-харсов в женских ингушских погребениях ХV-XVIII вв. Уже специфика оформления данного типа головных уборов заставляет предполагать его связь с Солнцем: кур-харс оборачивался материей красного, желтого, охристого, золотистого и иных «солнечных» цветов; на лицевой его части крепилась круглая металлическая бляха. Само же наименование данного головного убора этимологизируется исследователями как 'гребень (или рог) Солнца’; при этом харе (хоре) 'солнце’ рассматривается в качестве прямого заимствования из аланского в результате интенсивных алано-ингушских (вайнах- ских) исторических контактов. Согласно мифологии обских угров (хантов и манси), у верховного божества Нуми-Торума имелся сын Корс-Торум (Когзз, Кигэз, Кшогез; ср. с иранскими формами слова «солнце», вплоть до чередования о и и), обладавший солярными функциями; при этом у манси сам Нуми-Торум являлся сыном Корс-Торума. В свою очередь, сыном Корс-Торума был Шорни пос, буквально— «золотой луч». В первой части имени Корс-Торума усматривают иранизм и сближают с авест. Ноагэ хзаё1эт и т. д. и др.-русск. Хърсъ. В этой связи показательно также, что брат Корс-Торума носил имя Мир-суснэ-хум, в котором элемент М1г- восходит к имени иранского бога Митры. Что касается времени появления интересующего нас иранизма у обских угров, то оно оценивается как сравнительно позднее (ср. с тем обстоятельством, что в мифологии других финно-угорских народов Мир-суснэ-хум преданий хантов и манси, тесным образом связанный с Корс-Тору- мом, не имеет прямых параллелей, как и последний персонаж), а сам он с большой долей вероятности может быть возведен к сармато-аланской мифологии (данное обстоятельство может также являться косвенным аргументом в пользу того, что Гойтосир — это действительно Митра, ибо ближайшее родство скифов и сар- мато-алан сегодня ни у кого из серьезных исследователей не вызывает сомнений). . В пользу существования у сармато-алан усеченной формы словосочетания «Солнце-царь» могут свидетельствовать также материалы иранской антропонимии. В венгерской грамоте, датированной 1323 г., зафиксировано ясское (аланское) имя Хйгз; в средневековом Закавказье, с которым аланы соседствовали с севера и тесно взаимодействовали, бытовало личное имя Хйгз (например, князя Гардмана в Кавказской Албании звали Хурс-Ишхан), при наличии там же антропонима Хиг, явно из персидского.
Проблемы этногенеза (этногонии) и ранней истории славянства были и остаются одними из самых непростых в славяноведении. Хотя они исследуются историками, археологами, языковедами, этнологами, антропологами, фольклористами, представителями иных отраслей гуманитарного и естественнонаучного знания уже многие десятилетия, однако и поныне продолжают являться предметом острых дискуссий и весьма разнящихся концепций. Тем не менее целый ряд аспектов этой непростой проблематики ныне может считаться достаточно надежно апробированным. В этой связи для нас первостепенный интерес представляет вопрос, уже частично затрагивавшийся в связи со взглядами В. Н. Топорова, а именно — о времени, путях и условиях восприятия иранского по происхождению бога Солнца Хорса (и также, вероятнее всего, иранского же по происхождению божества Семаргла, о чем см. вторую главу) в восточнославянские языческие верования. В конце II в. или на рубеже П-Ш вв. — IV в. преимущественно в степной и лесостепной полосе от Трансильвании, Олта и левобережья Нижнего Подунавья до Сейма и верховьев Северского Донца сложилась и функционировала Черняховская археологическая культура провинциально-римского типа. Ее население являлось весьма пестрым по своему составу и включало различные лингво-культурные компоненты: иранцев (поздние скифы и особенно сармато-аланы), германцев, дако-гетские племена и иные, с не до конца ясной лингво-культурной атрибуцией. При всей разности концептуальных подходов исследователей к раннеславянской проблематике, сегодня бесспорно то, что весомой составляющей Черняховской культуры были славяноязычные ее насельники, по устоявшейся в науке традиции именуемые «славянами» (наш подход к проблеме этнического облика значительной части этого населения — антов).
Согласно В. В. Седову (теорию которого мы в ключевых ее положениях считаем на сегодня наиболее адекватной реальным процессам, протекавшим на этапах этногенеза и ранней истории славянства; укажем, однако, на то, что имеются альтернативные построения по данному кругу вопросов, достаточно кардинально отличающиеся от таковых В. В. Седова), в ареале Черняховской культуры выделяются два связанных с этногонией славяноязычного населения региона — Верхнеднестровский и Подольско-Днепровский. Первый из них (бассейн верхнего течения Днестра со смежными землями верховьев Западного и Южного Буга) занимал особый вариант Черняховской культуры, характеризовавшийся исключительной концентрацией культурных особенностей, относящихся к пшеворскому и зарубинецкому населению, что свидетельствует о «доминирующей роли славянского элемента» здесь; спецификой же данного региона являлась «крайняя малочисленность скифо-сарматских особенностей в обрядности и материальной культуре Черняховских памятников» (вообще же сармато-аланские элементы прослеживаются практически по всему Черняховскому ареалу —с наименьшей их концентрацией в его северо-западной части — и проявляются в особенностях погребальной обрядности, керамики и др.; выявляется присутствие сармато-алан и краниологическим материалом). Основу Черняховского населения Подольско-Днепровского региона (простирался от верхнего и среднего течения Южного Буга до левобережья среднего Днепра и нижнего течения этой реки) «составили местные ираноязычные племена и расселившиеся здесь славяне— потомки носителей пшеворской и позднезарубинецкой культур»; при этом в данном ареале «доминирующую роль играли славяне, и протекал процесс постепенной славизации ираноязычного компонента». «Процесс славизации ираноязычного населения в Подольско-Днепровском регионе, — продолжал В. В. Седов, — по-видимому, не был завершен. Однако это не препятствует заключению о том, что славяне Черняховской культуры — это не только потомки пшеворских племен, но и ассимилированное скифо-сарматское население (курсив наш.)». Существовавшую в указанном регионе в период функционирования Черняховской культуры ситуацию В. В. Седов определял в целом как «славяно-иранский симбиоз».
С подольско-днепровской группировкой славяно-иранского симбиотического населения В. В. Седов связывал этноним анты, что едва ли можно сегодня оспаривать. Но ученый в данном этнониме отказывался видеть самоназвание (аутоэтноним), ссылаясь в первую очередь на его иранский характер (ср. др.-инд. аШа 'край, конец’, осет. аИ’ца 'задний, позади, т.е. анты — буквально «живущие на окраине, украинцы»); скорее всего, полагал он, так славян именовали соседние неславянские племена, а от них экзоэтноним анты восприняли византийцы (ср. мнение О. Н. Трубачева: «Ни венеды, ни анты никогда не были самоназванием славян и первоначально обозначали другие народы на славянской периферии... и лишь вторично были перенесены на славян в языках третьих народов»). Однако подобные суждения уязвимы для критики. Во-первых, потому, что для зафиксированной в письменных источниках славянской этнической номенклатуры раннего средневековья неславянские по происхождению аутоэтнонимы вообще были весьма характерны: хорваты, праслав. хъгоа1ъ (от иран. Нагоа1- 'женский, изобилующий женщинами’ или (/зи-)Наигоа1а 'страж скота); северяне (от иран. зеи, эею 'черный’); сербы (О.Н.Трубачев сближал с индоарийской формой зегоо-, ср. др.-инд. зйгоа- 'целый, весь’); дулебы; др.-русск. русъ (через посредство финноязычной среды возводится к древнешведской форме, восходящей, в свою очередь, к др.-герм. *гдрги- 'гребля, весло, плаванье на гребных судах); болгары. Так что в этом ряду раннесредневековых славянских самоназваний аутоэтноним анты — не исключение, но лишь один из его членов. Во-вторых, потому, что с этнологической точки зрения изначальное происхождение этнонима, ставшего самоназванием в другой языковой среде, сравнительно мало что значит, так как зафиксированы не единичные случаи, когда иноязычный этноним становился аутоэтнонимом, что подтверждает и приведенный выше материал.
В письменных источниках анты в последний раз упоминаются в 612 г., в титулатуре византийских императоров.
В-третьих, наконец, потому, что иранское происхождение этнонима анты органично вписывается в ситуацию «славяно-иранского симбиоза» в черняховское время при постепенной славянизации иранского компонента. Начавшееся в 370-е годы опустошительное гуннское нашествие затронуло всю территорию Черняховской культуры и стало причиной ее конца. Однако в течение V ст. в Подольско-Днепровском регионе бывшего Черняховского ареала формируется новая археологическая культура — Пеньковская (V-VII вв.), создателями которой являлись потомки местного Черняховского населения — анты. Начиная с VI в. анты-«пеньковцы» широко расселились по Центральной и Юго-Восточной Европе (вместе с носителями праж- ско-корчакской археологической культуры, образовывавшими мета- этническую общность с самоназванием ооёпе; о соотношении антов и словен как двух славяноязычных метаэтносов раннего средневековья — от Балтики до Среднего Подунавья и Балкан, включая Пелопоннес. Что касается населения Верхнеднестровского региона, то оно в V в., вместе со славяноязычным населением Южной Польши, продолжавшим проживать здесь после упадка и гибели пшевор- ской культуры, согласно В. В. Седову, приняло участие в становлении пражско-корчакской культуры (V-VIIвв.), насельники которой, словене, с начала VI в. вместе с антами приняли деятельнейшее участие в миграционной экспансии славяноязычного населения в период раннего средневековья. Согласно данным археологии, в Днепровском левобережье Пеньковская культура — культура антов — была перекрыта сначала волынцевской (УП-УШ вв.), а затем ромейской (культурой летописных северян) археологическими культурами, последняя из которых постепенно трансформировалась в древнерусскую. Что же касается более западных территорий, то «в междуречье нижнего Днепра и Днестра, в бассейнах Днестра и Прута, а также Прикарпатье антская культура... постепенно трансформируется в культуру VIII-IХ вв., которая относится к типу Луки-Райковецкой», также переросшую в древнерусскую.
Как указывалось выше, ранние славянские этнонимы хорваты. и, вероятно, сербы находят наиболее удовлетворительное этимологическое истолкование на иранской языковой почве, что позволяло В. В. Седову основательно рассматривать хорватов и сербов в качестве племенных образований, первоначально входивших в состав антской общности. В ходе начавшегося в VI в. интенсивного продвижения антов и словен на запад и юг, немаловажным импульсом для чего было появление в Европе и экспансия вплоть до Среднего Подунавья и далее новых кочевых находников из Азии — авар, хорваты оказались разбросаны в самых разных местах — в Восточном Прикарпатье, Восточной Чехии, Силезии, на Заале, на верхней Висле; на рубеже VI и VII ст. или в самом начале VII в. они появляются на Адриатике; часть сербов продвинулась на Эльбу, а другая в первые десятилетия VII в. появилась на Балканах.
Таким образом, имеются веские основания сделать вывод о том, что потомки симбиотического «славяно»-иранского населения Черняховской культуры., анты., приняли самое активное участие в формировании южной части восточных славян, во многом сложившейся на основе иранского, сармато-аланского субстрата. Данное положение подкрепляется материалами языкознания и антропологии. В лингвистическом плане прослеживается специфическое, позднее по своему характеру иранское влияние не на весь славяноязычный мир, но только на восточнославянские языки (украинский, русский). Антропологически выявляется тот факт, что «славяне Среднего Поднепровья Х-ХШ вв. мезодолихокранного антропологического типа являются потомками славянизированного скифо-сарматского населения этих мест» эпохи Черняховской культуры. В. В. Седов, ссылаясь на В. И. Абаева, указывал на иранский характер древнерусских богов Хорса и Семаргла и связывал их появление в восточнославянском язычестве с ситуацией «славяно-иранского симбиоза», участием антов в сложении южной части восточного славянства, рассматривая этих божеств в качестве культурного заимствования «от иранского населения Северного Причерноморья». Этот вывод нами разделяется’. Более того, он находит подтверждение на материале, непосредственно относящемся к теме настоящей главы, дополнительно укрепляя независимо сделанный нами ранее вывод о том, что культ бога Солнца Хорса (и Семаргла) следует связывать не просто со скифо-сарматами вообще, а именно с сармато-аланами. Поэтому не кажется неожиданным то обстоятельство, что в старейших собственно сербских письменных источниках (XIV в.) выявляется без преувеличения мощный пласт антропонимов Хрс и производных от него патроним Хрсовикъ, топоним Хрсово, название братства ХрсоЦе/виЪи и др., которые в историографии уже давно и неоднократно сближались с именем восточнославянского Хорса и в конечном счете возводились к нему.
в упомянутых выше письменных источниках имеются белорусские антропонимы Велясев1ч, Вел1сев1ч, Вялесъко, восходящие, вероятно, к теониму Велес; собственное имя Мокоша, Макоша Хлопун зафиксировано в Пскове в писцовой книге под 1585 г. и принадлежало пушкарю,также сербско-хорватское личное имя Мокош.
Личные имена, содержащие теоним, не редки в славянской ономастике. «Памятники славянской старины, — писал, в частности в связи с серб. Хрс, А. И. Соболевский, — показывают, что у славян в христианскую эпоху было довольно обычно употребление для людей имен старых языческих божеств». Так, в старочешском памятнике (1450 г.) упоминается человек по имени Перун , в Болгарии бытовали мужские имена Перун, Парун и женские — Перуна, Паруна, известен «Самошка Перунов, Белгородский стольник» (1648 г.), в письменных памятниках до XIX в., зафиксировавших белорусскую антропонимию, имеются формы Пе- руноу, Перуноуски, ОасгЬоушз, среди учеников Могилянской школы в Киеве в XVII в. был ОасНИюз Мазкхешсг, ср. «Данило Дажъбогович Задеревецкий, землянин земли Руское» в Галиции (1394 г.); сюда же, возможно, многочисленные древнерусские антропонимы Волос и производные (XIII-XVII вв.), Завершая рассмотрение круга разноплановых проблем, связанных с восточнославянским божеством Хорсом, еще раз выделим ключевые итоги проведенного анализа.
Ведущее место культа «Солнце-царя» в верованиях сармато-аланской отрасли восточных иранцев предопределило его положение в восточнославянском язычестве (точнее, на юге Руси) в качестве одного из наиболее чтимых божеств, бога «великого» (согласно «Слову о полку Игореве»).Древнерусские письменные источники, взятые в своей совокупности, несмотря на неоднократно высказывавшиеся в историографии сомнения, позволяют достаточно надежно постулировать то, что в восточнославянском язычестве Хоре являлся специально солярным божеством, богом Солнца. Представляется вероятным, что эти источники также зафиксировали данный теоним с огласовкой, отличающейся от наиболее часто встречающейся, а именно — в форме Хурс. Теоним Хорс/(Хурс) является славянской передачей сармато-аланского культового наименования Солнца — «Солнце-царь» Хорса необходимо считать богом иранским по происхождению, сармато-аланским наследием у восточной ветви славянства, одной из культурных рефлексий существовавшего в течение длительного времени в I тыс. н. э. глубокого славяно-иранского взаимодействия, симбиоза на юге Восточной Европы, завершившегося нечувствительной ассимиляцией сармато-алан. Поэтому речь не может идти о «чужести», инородности или даже некоем «самозванстве» Хорса (как и Семаргла) для древнерусских дохристианских религиозных воззрений. Равно, если строго подходить к терминологии, нельзя говорить и о его (а также Семаргла) заимствовании славянами у иранцев. Перед нами ситуация естественного «врастания» культа Хорса в восточнославянское язычество (через механизм ассимиляции иранцев, т.е. в конечном счете их трансформации на уровне этнического самосознания в этнических славян), естественного вхождения его в качестве органической составной части в собственно восточнославянские языческие верования. В этой связи трудно не согласиться с В. Н. Топоровым, когда он пишет о том, что «при более строгом подходе многие иранизмы могут оказаться не столько заимствованиями, сколько реликтами иранской речи в языке населения, перешедшего на славянскую речь». Глава вторая Божество Семаргл Источник: https://www soika.pro/dok/veroispovedanie /rus samobjitnaja/ | |
|
| |
| Просмотров: 16 | | |
| Всего комментариев: 0 | |
|
| |